Игорь ПОДШИВАЛОВ
Ранней весной 1857 года из каземата Шлиссельбургской крепости вывели высокого человека богатырского телосложения, бородатого, с львиной гривой уже изрядно поседевших волос. За его спиной были восстания в Париже, Праге и Дрездене, два смертных приговора и восемь лет, проведенных в австрийских и российских тюрьмах. Теперь царь Александр Второй повелел сослать его в Сибирь навечно. Местом ссылки Михаилу Бакунину определили город Томск. Узнику было сорок три года, но годы тюрьмы его не успокоили. Вскоре он отправил в Лондон письмо к Герцену и Огареву: «Я жив, я здоров, я крепок, я счастлив, я вас люблю и вам, как равно и себе, остаюсь неизменно верен».
Сибирский период жизни Бакунина мало изучен и более всего загадочен. Большинство историков считает, что после многолетнего заточения ветеран европейской революции решил отдохнуть, восстановить силы, устроить свою личную жизнь и подготовиться к побегу за границу. Между тем последние исследования доказывают, что уже с 1857 года великий бунтарь разрабатывал план вооруженного восстания в Сибири, и именно здесь сформировались основы его народническо-анархистской идеологии. Здесь он впервые узнал будничную жизнь русской провинции. «В продолжение тридцати лет я прожил всего четыре года, от 57-го до 61-го, на свободе в России, то есть в Сибири, - писал он, уже находясь вдали от родины. – Это дало мне возможность ближе познакомиться с русским народом, с мужиками, с мещанами и с купечеством, и то специально сибирским».
Уже на следующий день после выхода из Шлиссельбурга Бакунин заочно познакомился с недавно возвратившимся из Сибири декабристом Иваном Пущиным – лицейским другом Пушкина. Пущин передал ему свое благословение и рекомендации для сибирских политссыльных. «По правде это наше дело, - считал Пущин, - мы, старожилы сибирские, должны новых конскриптов сколько-нибудь опекать, беда только в том, что не всех выдают». Старый декабрист дал Бакунину немало ценных советов. В конце марта 1857 года Бакунина привезли в Омск, через который ехали тогда освобожденные из ссылки декабристы и петрашевцы. Героя Дрезденского восстания публика называла «саксонским королем», с ним даже пожелал встретиться начальник края генерал Гасфорт. Вчерашний узник, по свидетельству очевидца, держался «с достоинством, беспримерным в зале генерал-губернаторского дворца". Приехав в Томск, Бакунин сошелся с декабристом Г. С. Батеньковым, который передал ему свою библиотеку с наказом поступить так же – или подарить книги какому-нибудь сибирскому общественному учреждению, или продать какому-нибудь сибирскому жителю. Батеньков был единственным сибиряком среди декабристов и понимал разницу между своей родиной и Российской империей.
Из петрашевцев Бакунин сблизился с Толлем, который рассказал ему о плане восстания в Сибири, предлагавшимся в 1848 году Р. А. Черносвитовым – единственным сибиряком среди петрашевцев. Личность Черносвитова до сих пор является загадочной. Он предполагал, что «бунт мог бы начаться с нерчинских заводов, потом на Алтае и на Урале и, наконец, в России, в Петербурге». Горные рабочие и приписные крестьяне Алтайского и Нерчинского округов, по его мнению, «всегда готовы подняться». План основывался на том, что «местные восстания, начиная с самых отдаленных мест государства, заставят удалить войска из центра. Сначала надо, чтобы вспыхнуло возмущение в Восточной Сибири, что пошлют корпус, едва он перейдет Урал, как встанет Урал, и посланный корпус весь в Сибири останется, что с 400 тысячами заводских можно кинуться на низовые губернии и на землю донских казаков, что на потушение этого потребуются все войска, а что если к этому будет восстание в Петербурге и Москве, так и все кончено». Бакунин решил воплотить в жизнь план Черносвитова и взялся за работу. Он тоже считал, что будущая революция должна разгореться на окраине империи, и Сибирь – самый подходящий район для начала освободительного похода в центр страны.
В Томской губернии жили тысячи мастеровых и приписных крестьян Алтайских горных заводов. Бакунин первый развеял миф о том, что в Сибири крепостного права не было. «Это крепостные, - писал он, - в десять раз более угнетенные и несчастные, чем самые бедные помещичьи крестьяне. Они платят подати и несут все прочие повинности, рекруты их поступают не в солдаты, а на 25-летнюю каторжную работу в серебряных рудниках. Они несут барщину и какую еще барщину! Во всякое время, во время работ, в распутицу они должны по приказанию, по чистому произволу горного начальства возить лес, дрова, уголь, руду за 100, за 200, иногда за 300 верст. Они обязаны продавать свой хлеб исключительно на заводы отнюдь не дороже 28 копеек за пуд ржаной муки».
Таких крепостных на Алтае было 130 тысяч человек. Доведенные до предела угнетением и произволом, горнорабочие не останавливались даже перед убийством наиболее ненавистных представителей горного начальства. Но наиболее распространенной формой протеста были массовые побеги. В 1857 году в бегах находилось 282 человека, в 1858-м – уже 389. Многие убегали по шесть-семь раз, невзирая на жестокие наказания. С традицией побегов связано радикальное крыло сибирского старообрядчества – бегунство (странничество). Алтай тогда являлся «старообрядческой Меккой». Бегуны были убеждены, что «всякая власть – от дьявола», и что «истинные христиане для спасения своей души должны на брань вступить против антихриста».
Будущего теоретика анархизма восхищало наличие у бегунов превосходно организованной системы конспиративных связей и так называемых «пристаней» – тайных мест, где бегуны могли скрываться от преследований. Бегуны не желали работать ни на помещика, ни на государство, отказывались служить в армии, платить подати, иметь паспорта и вели активную антицаристскую пропаганду. Бакунин называл их «бездомной, странствующей церковью свободы». Религиозные бунтари создавали а Алтайских горах вольные земледельческие и торгово-промышленные поселения, куда и бежали крепостные крестьяне, недовольные службой казаки, горнорабочие и каторжане. Весь этот люд сложился в общество «каменщиков» или «горцев» со своими особыми порядками и неписаными, но строго исполняющимися законами. Житейские конфликты разбирались «лучшими людьми» общины, которые избирались на мирском сходе. Суд «каменщиков» был по-настоящему народным, скорым и справедливым. Приговор сводился к битью палками либо плетьми по важности проступка. В особых случаях применялась исключительная мера наказания. Так однажды неисправимого вора, неоднократно битого ранее за кражу имущества у членов общины, посадили на бревенчатый плот, ноги заколотили в две выдолбленные дыры, дали немного пищи, а также шест, которым он мог управлять плотом, и пустили вниз по реке Белой с тем, «что если де может выплыть, то и счастлив, а если потонет, того будет достоин». Община «каменщиков» просуществовала около тридцати лет. Связанные одной участью, жители этой «республики русского духа» успешно решили проблему самоуправления, создали некое братство, несмотря на различные верования. Они были надежными товарищами, во всем помогали друг другу, особенно неимущим, - припасами, семенами, земледельческими орудиями, одеждой. В 1791 году «каменщики» обратились к Екатерине Второй с просьбой о прощении из-за «анархии» в своем обществе и о возвращении в российское подданство. Императрица приняла условия «каменщиков» – они вступали в подданство на льготных правах инородцев с уплатой ясака, не были приписаны к заводам и сохраняли относительную независимость от местной администрации.
Сведения об «Алтайской Руси» Бакунин почерпнул у Григория Потанина, который побывал в Алтайских горах незадолго до их встречи. Неудивительно, что важнейшую роль в будущей революции он уделял религиозным бунтовщикам. В Томске же Бакунин встретился и с большой группой ссыльных поляков, в том числе с ныне канонизированным католической церковью Кастусем Калиновским и с соратником декабриста Лунина Петром Высоцким. У поляков тоже не раз возникали мысли о восстании в Сибири. Они хотели «путем восстания в Сибири и отделения ее от России избавиться от изгнания и помочь освобождению Польши и даже самой России». Бакунин тоже считал, что «мы должны для нашего обоюдного спасения помириться, побратоваться», что национально-освободительное движение в Польше отвлечет большую часть царских войск, и тогда можно будет поднять восточные губернии России, откуда новая пугачевщина распространится на всю территорию страны.
В Томске 44-летний Бакунин женился на 17-летней Антонии Квятковской, которой давал уроки французского языка. Посаженным отцом на свадьбе был родственник Бакунина по матери генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев, прозванный Амурским за присоединение к империи огромного края. Семья Квятковских впоследствии играла заметную роль в революционном движении. Двоюродные братья бакунинской жены Александр и Тимофей стали активными членами партии «Народная Воля», причем Александр входил в Исполнительный Комитет, был соратником Желябова и Перовской и в 1879 году был казнен за террористические акты. Братья с детства помнили Батенькова и Бакунина, которые были частыми гостями в их доме, и их вдохновлял факт близкого родства с «апостолом разрушения», которым они гордились и которому стремились подражать.
Тогда же Бакунин сблизился с кружком сибирской молодежи, позднее названным «областниками». Прежде всего он познакомился с будущим лидером «областников» Григорием Потаниным – офицером Сибирского казачьего войска и даже помог ему деньгами и рекомендациями, чтобы тот мог уехать в Петербург и поступить в университет. «Областники» стремились освободить Сибирь от колониальной зависимости со стороны России. Идея эта была столь популярна, что в широких кругах говорили о том, будто даже губернатор Муравьев-Амурский скоро «объявит себя независимым».
Но Бакунин отнюдь не разделял стремления «областников». Он считал, что революция несомненно должна разрушить централизованную империю для того, чтобы на ее месте воссоздать союз народов России на основе самоопределения и самоуправления. «Автономия провинций, - писал он, - будет только административная, юридическая, а не политическая. Если ту или иную провинцию оставить в ее капризном уединении, то побуждаемая логикой вещей, своими интересами, своими материальными, интеллектуальными, политическими и социальными потребностями, она сама и очень скоро вернется в союз». Вместо создания независимой Сибири Бакунин мечтал о славянском единстве, основанном на федерализме. А пока для осуществления своего плана – восстания в Сибири он добился перевода в Иркутск, куда выехал с женой и ее родителями в марте 1859 года.
К тому времени в Сибири уже сложилась целая «бакунинская партия». На Нерчинских горных заводах, в госучреждениях, в редакциях газет – всюду работали его друзья и единомышленники. Редактором «Иркутских губернских ведомостей» стал его сторонник Модест Масловский, «Енисейские губернские ведомости» редактировал его друг И. А. Богданов, единомышленниками Бакунина были редактор газеты «Амур» М. В. Загоскин и редактор «Томских губернских ведомостей» Д. Л. Кузнецов. В Иркутске Бакунин сразу обратил внимание на кружок, группировавшийся в библиотеке М. Шестунова и пользовавшийся репутацией «якобинского клуба». Его завсегдатаями были А. Белоголовый, М. Петрашевский, Ф. Львов, Н. Пестерев. Он предложил им создать тайное общество, но иркутские «демократы» оказались к этому не готовы. К борьбе против царизма этот кружок никогда не стремился, ограничиваясь надеждами на предоставление сверху монопольного права на «самоуправление» купеческой верхушке Иркутска. Это понимали представители другой общественной группировки города областник С. С. Шашков и историк А. П. Щапов, с которыми Бакунин не успел познакомиться, так как они прибыли в Иркутск позже. Они были подлинными демократами, и жаль, что их пути не пресеклись с бакунинским. «Первый социалист России» Михаил Петрашевский тоже оказался человеком, любящим «проливать не кровь, а чернила», помешанным на легальной работе по усовершенствованию российского законодательства. Гораздо ближе Бакунин сошелся с петрашевцем Николаем Спешневым, о котором слышал еще за границей. Вместе они обсуждали возможность создания Сибирских Соединенных Штатов.
В первых числах июня 1859 года Бакунин, получивший возможность свободно передвигаться по огромному краю, отправился в долгую поездку по Забайкалью. Там он встречался с декабристами Михаилом Бестужевым, Михаилом Кюхельбекером, Николаем Басаргиным и Владимиром Раевским, которые остались в Сибири после амнистии. Они, по крайней мере Бестужев, сочувствовали его планам. Бестужев утверждал, что власти опасались общего бунта всей Сибири. Другие декабристы тоже считали восстание вполне осуществимым.
Нерчинский горный округ был таким же взрывоопасным, как и Алтайский. Здесь тоже была жестокая эксплуатация и тоже сильно было влияние старообрядцев. За полгода своего пребывания в Забайкалье Бакунин расширил круг своих сторонников из числа разночинской молодежи, политических ссыльных (в основном поляков) и молодых кяхтинских купцов. Именно кяхтинский купец В. Н. Сабашников вскоре субсидировал и обеспечивал документальным прикрытием побег Бакунина из Сибири. Через Кяхту была налажена транспортировка в Россию «Колокола» и «Полярной Звезды» из Лондона. Кяхтинские купцы перечисляли деньги Герцену и Огареву на нужды Вольной Русской типографии.
События приобрели неожиданный поворот. В конце декабря 1859 года в Иркутске появился политссыльный А. Розенталь, с которым Бакунин встречался еще в Томске. Он знал, что «гениальный сумасброд действительно подготовляет революцию и сильно действует на умы молодежи, неопытной и горячей», и прибыл в Иркутск, чтобы «остановить пожар». Розенталь явился в Иркутское жандармское управление. Далее провокатор передал письмо генерал-губернатору, призывая «остановить сумасбродство Бакунина и предостерегая о его последствиях». Это наделало большой переполох в Иркутске, многие испугались и отошли от Бакунина, дело стало расклеиваться. Бакунин был вынужден свернуть пропагандистскую деятельность.
Но перспектива тихого гниения в Сибири не устраивала великого бунтаря. Крушение его замыслов и изменение общей ситуации в стране, поворот царского правительства к реакции подтолкнули Бакунина к побегу, который он и осуществил летом 1861 года. Его побегу содействовали многие, в том числе новый генерал-губернатор Восточной Сибири М. С. Корсаков, именем которого назван город на Сахалине. Об этом знаменитом побеге через три части света написано достаточно много, и повторяться незачем.
«Сибирь – благословенный край, - с воодушевлением писал Бакунин в эмиграции, - хранящий в себе богатства неиссякаемые. необъятные, свежие силы, великую будущность и представляющий ныне для умственной, равно как и для материальных интересов предмет неистощимый». Еще есть надежда, что эти слова апостола Анархии сбудутся.