Вопреки многочисленным предсказаниям самиздат не погиб после изменения общественно-политической ситуации в стране. На смену одним негативным обстоятельствам (идеологический контроль и цензура в СМИ при советской власти), пришли новые. Например, коммерциализация музыкальной прессы породила понятие "формата", ориентацию официальных СМИ на определенный круг исполнителей, а интерес ко всему молодому и "неформатному" естественным путем вызвал к жизни новую волну музыкального самиздата.

Негативная реакция части общества на изменения в политике государства и ликвидация "политических" статей в Уголовном Кодексе привели к возникновению самиздата "новых коммунистических партий" (ненадолго, коммунисты все-таки предпочитают легальные методы борьбы), «новых» левых, анархистов. Специфические интересы экологических движений и групп обслуживают их собственные издания.

Такой, казалось бы, незначительный фактор, как улучшение материально-технической базы школ и вузов, привел к широкому распространению школьных малотиражных газет. Что же такое современный самиздат? Поскольку любой желающий при наличии денег может издать свою книгу любым тиражом, a при их отсутствии поместить ее в Интернет, то в сфере собственно самиздата остаются периодические издания, воплощенные в бумажный артефакт. Наиболее приемлемым кажется такое определение: самиздат — это совокупность средств массовой информации, каждое из которых издается небольшим тиражом (до 1000 экземпляров) одним человеком или группой лиц самостоятельно, без использования труда профессионалов при изготовлении макета. Самиздат не ориентирован на получение прибыли, при распространении приветствуется обмен, никогда не используются официальные каналы подписка, киоски «РОСПЕЧАТЬ»). Издание финансируется из средств сотрудников редакции, не получает поддержку от государственных органов и спонсоров.

Самиздат дополняет картину мира, которую создают официальные средства массовой информации. Зачастую он освещает те стороны жизни, которые для официоза не представляют интереса, но принципиально важны для многих людей и даже (как, например, экологический) для всего общества. Вероятно, влияние самиздата на умы меньше количественно, но, несомненно, глубже. Зачастую читатель самиздата сам включается в издательский процесс. Частенько новые издания начинают c подражания известным образцам, используют отработанную структуру и распространяются по "внутренним самиздатским" каналам.

ХОЛОДНЫЕ ВРЕМЕНА

Как это ни удивительно, но самое «древнее» из достоверно известных сегодня самодеятельных изданий Иркутской области было создано в 1967 году в г. Усолье–Сибирское. (Мы выходим за хронологические рамки нашего исследования, но эта история заслуживает того, чтобы быть рассказанной). О сборнике «Голубые города» писали Л. Юрьева, журналист газеты «Ленинский путь», участница Литературного объединения, и участник событий А.И. Харитонов(4).
В старинном сибирском городе в 1950–60–х строились гиганты химической промышленности — комбинат «Усольехимпром» и химфармкомбинат. Разумеется, стройка была объявлена Всесоюзной комсомольской и попасть на строительство считалось большой честью. Строительство освещали как профессиональные журналисты городской газеты «Ленинский путь», так и внештатники из многотиражки треста «Востокжилпромстрой» «Огни стройки». При этой редакции и сформировалось литературное объединение(5).
Произведения молодых авторов регулярно появлялись на страницах газет, и однажды кто–то предложил собрать их под одной обложкой. Главным организатором считался сотрудник «Огней стройки» (а до того — зав. отделом писем «Ленинского пути») Евгений Глотов (Гротов). Для сборника отобрали стихи и прозу девяти авторов. Игоря Тихонова (редактор «Огней стройки», в начале 90–х жил в г. Александрове, был редактором городской газеты) избрали общественным редактором, корректором стал Евгений Гротов. Номер иллюстрировали фотографиями Бориса Линникова (работник химкомбината, сотрудник «Ленинского пути») и Ю. Орехова и рисунками Ю. Дорохова и Анатолия Косенюка. Участвовали в сборнике Геннадий Молчанов (приехал в город по путевке, работал в «Ленинском пути», позднее — в Министерстве химической промышленности), Юрий Аксаментов (один из основателей Усольского литературного объединения, журналист «Ленинского пути», позднее член СП СССР), Валентина Окладникова (позднее — профессиональный журналист), Владимир Горчаков (один из активнейших членов клуба), Аркадий Тягин (коренной усольчанин, также сотрудник «Ленинского пути»).
Полосы с рассказами и стихами набирали и печатали в городской типографии якобы для многотиражки «Огни стройки». Обложка была отпечатана в Иркутской типографии №1 тиражом в 1000 экземпляров. С обложкой связан и «криминал»: в те времена, по свидетельству современников, даже пригласительные билеты на вечер в политехническом институте можно было отпечатать, только завизировав в так называемом «Обллите»(6). Обложка «Голубых городов» прошла визирование — и тот же номер был поставлен на весь сборник, как будто и он прошел цензуру! Собственный тираж сборника нигде не указан, но, по словам А. Харитонова, он составлял также 1000 экземпляров.
По просьбе И. Тихонова первый секретарь горкома комсомола Арнольд Харитонов написал для сборника вступительную статью «Рождается слово»: «Голубые города» — первая ласточка начинающих авторов. ...Строку Г. Молчанова «...и город начат. Осталось кончить» я бы поставил эпиграфом к первому выпуску. Ведь они — не только о городах. Они о всех добрых началах, которые ждут своего завершения, а оно будет, ох, каким нелегким». Харитонов особо упирал на то, что, если кому–то покажется построенное здание не очень красивым — так ведь и Киевская София не радовала глаз, пока была в лесах. Произведение, радующее читателя, хранит в себе не только следы его тяжелой, многодневной работы («рабочий день настоящего писателя гораздо длительнее, чем рабочий день строителя, токаря, ремесленника»), но и его литературный талант. Из характеристик, данных Харитоновым авторам, видно, что он знал и ценил их всех, хотя особое внимание уделил поэтам.
Итак, 40 страниц формата А4 под сине–белой обложкой. Расстановкой материалов и компоновкой на странице сборник очень напоминает лидера «романтического направления» — журнал «Юность». Фотография автора, несколько вступительных слов, автограф и — стихи, рассказы, отрывок из поэмы или повести.
Открывает сборник подборка стихов Геннадия Молчанова — о стройке, о романтике молодых городов и дальних путешествий («Космическое», «Причал»). Творчество Бориса Линникова и Анатолия Косенюка представлено рассказами о детях — по два от каждого автора. «Первый снег, первая песня, первая любовь — как хочется, чтобы они никогда не кончались» — с таким настроением писала свои стихи Валентина Окладникова. А вот Юрий Аксаментов (самый «маститый» из всех авторов сборника, на его счету были уже два сборника стихов), не менее романтичен, но не чужд и патриотической темы — стихотворения «Рихард Зорге», «Родине». Самое объемное произведение сборника — повесть Аркадия Тягина «Посол» из Бруклина». «Трюк предателя», «воззвание, состряпанное в подполье», «ненавистный заокеанский город Бруклин», жвачка, которую постоянно жует главный злодей, общий антирелигиозный пафос — образец популярной в те годы детективно–шпионской литературы(7). Лирическую поэму Евгения Гротова «Олия» Л. Юрьева охарактеризовала так: «Сложность, вычурность композиции затемнила и без того неясный смысл поэмы»(8). Рассказ Игоря Тихонова «Королева Виргинии» ею же охарактеризован как странный и заведомо вторичный: в нем рассказывается — еще один штамп советской пропаганды — о судьбе американского безработного. Разумеется, он мечтает стать миллионером и, разумеется, готов ради этого даже на преступление. Последний автор сборника, Владимир Горчаков (в момент выхода сборника служил в армии), представлен пятью короткими стихотворениями.
Вышедший в конце 1967 — начале 1968 года сборник — хотя и абсолютно нейтральный, ни в единой букве не антисоветский — произвел на власти неприятное впечатление. Его участников приглашали на беседы в комитеты комсомола и партии и в «органы» — ведь он не был санкционирован, он был эхом совсем других, «оттепельных» времен, но самым тяжелым наказанием стал выговор по партийной линии, вынесенный И. Тихонову. Больше таких вольностей усольчанам не позволяли.

Рукописный журнал "АРХИВАРИУС", издававшийся группой студентов филологического факультета Иркутского государственного университета им. А. Жданова, был одним из первых самиздатских проектов в Иркутске. В период с весны 1980 до весны 1982 года вышли не то 9, не то 8 номеров (точнее не может сейчас сказать даже редактор, автор многих материалов, переписчик и оформитель всех выпусков Игорь Юрьевич Подшивалов). Журнал был задуман как полигон для первых литературных опытов студентов филфака, но 70 сокурсниц Подшивалова не проявили к затее особого интереса. В издании некоторое время участвовал Игорь Перевалов, также студент-филолог {редактировал отдел поэзии, писал стихи и рассказы), еще пять-шесть студентов принесли для публикации свои творения. "АРХИВАРИУС" представлял собой несколько листов формата А4 (9) скрепленных скрепками или проволокой. Обложку делали из картона, несколько раз журнал был украшен акварельными иллюстрациями. Поскольку все номера вышли в единственном экземпляре, нет ничего удивительного в том, что редакция благополучно их растеряла и на сегодня сохранились лишь два номера, лишившиеся за долгие годы обложек.

Следующее издание связано с деятельностью «Вампиловского книжного товарищества» — группы студентов, объединившихся осенью 1980 года вокруг Бориса Черных (10) для совместного изучения литературы, обсуждения собственных произведений и т.д. — «ЛИТЕРАТУРНЫЕ ТЕТРАДИ». Члены Товарищества в короткое время подготовили значительное количество докладов, рефератов, сообщений (11); был проведен семинар по творчеству Достоевского. Самиздат — в виде переписанных от руки или перепечатанных на машинке редких и запрещенных книг — был хорошо знаком «аполитичным» студентам и уж тем более их лидеру. В конце концов у кого–то появилась идея издать собственные труды. В «Предуведомлении» к №1 «Литературных тетрадей» написано: «Издание... — дело побочное, не сопутствующее главным заботам Вампиловского Книжного товарищества», но нет никаких сомнений, что оно осталось в «памяти народной» благодаря альманаху. Первый номер вышел в апреле 1981 года, до своего разгрома в 1982–м «Товарищество» успело выпустить около 40 экземпляров трех номеров и это один из самых больших тиражей, достигнутых иркутскими самиздатчиками в доксероксную эпоху. Журнал распространялся среди авторов и знакомых. Издание было машинописным, объем достигал 160 страниц книжного формата, переплетенных в самодельную картонную обложку. Основную работу по перепечатке и редактированию выполнял Борис Черных (хотя в самом альманахе указано, что ответственным за выпуск — а во втором номере и того более: «ответственным редактором» — назначен И.А. Арефьев).

С самого начала в издании была проработанная система рубрик. Первый номер в рубрике «Философия, история, литература» открывала статья А. Черных «К вопросу об этике деятельного человека», написанная им по сообщению на студенческой конференции. «Хроника культурной жизни» представлена статьей Юлии Пушкиной «Моцарт в польском костеле»: обширные цитаты из писем и стихов А. Пушкина, приятное впечатление от игры на фортепиано В. Соколова и неприятие режиссерского выбора актера на роль Моцарта — Олег Мокшанов талантлив, но слишком молод. Рубрику «Наши публикации» начали статьей Д.С. Мережковского «М.Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества» — огромная, тяжеловесная статья, перепечатанная из книги дореволюционного еще издания. Напротив, собственные труды членов Товарищества (в рубрике «Мы читаем») невелики по объему, но именно в них и содержались самые опасные и крамольные высказывания. Игорь Арефьев, рассказывая о книге В. Катаева «Уже написан Вертер», пишет о «чекистских застенках» (хотя и оговаривается, что так получается по Катаеву), о массовых расстрелах и о том, что эта книга — «предостережение вершителям судеб современного мира». Г. Григорьев старательно переписал план воспитания цесаревича Александра, составленный В. Жуковским по поручению Николая I. Анонс о выходе нового издания «Опытов» Монтеня написан в соавторстве А. Игоревым и Л. Висковской.

В альманахе не упоминается слово «экология», но заметка Я. Лидзинского «Спасти Венецию» о повести Н. Сальваджо «Затопленная площадь» — именно об этих, малопонятных тогда проблемах. Трудно сказать, знали ли члены Товарищества о проблемах озера Байкал, но силы, враждебные природе — «косность людская, почти необратимый ход промышленного развития» — едины для всего мира. Заметка о любимом романсе Александра Вампилова, который сам драматург считал безымянным, подписана «Н. Алексеева». Но кто еще мог знать такие подробности о его жизни, как не друг Вампилова Борис Черных? Возможно, им же написана рецензия на книгу Э. Казакевича «Звезда» (под псевдонимом «М. Портной» — одна из книг Черных называется «Маленький портной»). Единственная в номере заметка, посвященная иркутским авторам — рецензия Н. Сенотрусова на книгу А. Кобенкова «Я однажды лежал на зеленой траве».

Дальше — больше. Во втором выпуске, вышедшем в том же году, Михаил Сибирцев (в статье «Свойства провинциального мировосприятия») пишет уже о смыкании представителей крайне левого революционно–прогрессистского и крайне правого консервативного самобытничества в отрицании «высших нравственных ценностей» и утверждении «Диктатуры» и «Самодержавия». Левые — по сути предшественники и попутчики большевиков, да и сами они — названы представителями «антинациональной реновации». Вся статья написана с позиций, которые можно назвать прото–националистическими, что подтверждается противопоставлением провинции, сохранившей уклад и веру предков столицам, воспринявшим от иных народов видимость западной культуры, оторвавшимся от корней. О том же говорит и цитирование дореволюционных философов славянофильского и националистического направления. Удивительны глубокие познания в этой сфере у советского по происхождению человека. Впрочем, не менее удивительно и знакомство следующего автора с поэзией американского поэта Уильяма Джея Смита, посетившего Иркутск и выступавшего перед студентами университета и института иностранных языков. Казалось бы, что можно найти в поэзии прошедшего все фильтры идеологических служб, переведенного Вознесенским и опубликованного в СССР индейца из племени чероки Смита? Но даже здесь Ник. Сенотрусов нашел слова, чтобы продемонстрировать неприятие окружающего мира: в стихах он видит желание уйти от современников в одиночество, где только и должен творить поэт и высказывает сожаление: «Жаль, что седовласый чалдон с Миссисипи читает лекции в Московском университете и чуждается забираться в аудитории к чалдонам с Ангары».

Еще один шаг на том пути, который позднее привел многих, начинавших так же, как вампиловцы (да и некоторых вампиловцев), в ряды национал–патриотических организаций, был сделан перепечаткой «Слова о полку Игореве» (пер. И. Шкляревского(12). Возможно, и подробные «Размышления о пьесе Пьера Корнеля «Сид» С. Лукиных (в рубрике «Мы читаем») следует рассматривать в этом контексте. Круг чтения членов Товарищества широк, но иногда странен. Так, сразу после средневекового драматурга Корнеля разбирают творчество современника Самойлова (стихотворение «Пестель, поэт и Анна»), рецензируют книги — Егора Яковлева о Ленине, Ю. Короткова о Писареве (из серии «Жизнь замечательных идей») — символический жест: самиздатчики ХХ века о самиздатчике века ХIХ. Резкой критике подверглась книга университетского преподавателя Л. Ермолинского о декабристе Лунине. И снова в глубокую древность — аннотация книги Диогена Лаэртского о греческих философах.

Самая, пожалуй, интересная часть этого выпуска — рубрика «Из редакционной почты». Л. Евгенина сделала выговор Ник. Сенотрусову за напрасную критику в адрес А. Кобенкова, «ибо он настоящий поэт Провинции. А Провинция высшего качества всегда избегала пошлости, заигрывания с людьми». Не менее жестко обошелся с «вампиловцами» и Б. Тумуров(13), который посетовал в частности, на недостаток воспоминаний о Вампилове и беспощадно раскритиковал стихи В. Евгенина. Совсем уж феноменальная заметка, подписанная «А. Матвиенко» упрекает А. Кобенкова не просто в том, что он плохой поэт, но в том, что он потерял связь с родной почвой и потому просто не может быть хорошим поэтом. «Да, так и есть, Кобенков именно витает над грешной землей, он не догадывается, что это — не Атлантида какая–то, а русская земля. (...) А нынче развелось поэтов без роду и племени: Роберт Рождественский, Андрей Дементьев и т.д. Приметами городского быта, урбанистического, интернационального, в общем никакого, они пытаются создать иллюзию всамделишности своих стихов. Но не имея под ногами почвы, они и к общечеловеческим болям подступиться не способны. Похожая болезнь у нас и в прозе. Основы настоящие (почвы и веры) забыты или потеряны, взамен предлагается гносеологический суррогат (сознание); поэтому цветет ядовитым цветом рассуждающая никчемность без божества, следовательно, без мировоззрения». Вероятно, автором этой небезобидной заметки также был А. Панов, самый политизированный член Товарищества, сделавший, в частности, доклады о масонстве и сибирском областничестве.

Интересна и небольшая заметка «Нестранные странности» Е. Михайлович. О том, что это всего лишь ответ на статью И. Арефьева в предыдущем номере читатель узнает лишь в самом конце, когда уже пребывает в легком шоке от авторской позиции: помимо литературы общепризнанной существует литература «странная» — «Зависть» Олеши, «Мастер и Маргарита» Булгакова, проза Аксенова. В бесконфликтное советское время «вампиловцы» имели смелость говорить о том, что «Зойкина квартира» «снята с репетиций в студии Е. Вахтангова — искажает–де действительность», а с прозой Аксенова трудно будет встретиться в ближайшие годы — как раз в 1982 г. Аксенов уехал в США. «Странная литература, — констатирует Е. Михайлович, — это не что иное, как литература непонятая». Более того, он упрекает современников в том, что скоро им, не привыкшим делать усилия, и букварь покажется странным.

При таком содержании издание «Тетрадей» не могло не стать одним из пунктов обвинительного приговора по делу Б. Черных. Он получил по ст. 1901 УК РСФСР пять лет лагерей и три года ссылки. Те, кто старательно уничтожал (физически, путем сожжения) книги, имевшие отношение к «Товариществу» (в том числе и сочинения педагога Януша Корчака) упустили некоторое количество экземпляров, хранящихся ныне у Геннадия Хороших, председателя Комиссии по правам человека при губернаторе Иркутской области. Хороших, личный друг Черных, сделал многое, чтобы деятельность «вампиловцев» не была забыта: им написаны несколько статей, опубликованных в разных изданиях(14). Машинописный оригинал книги Черных «История одного колхоза» спасли от «литературоведов в штатском» иркутяне С. и Э. Василюки, копию — Е.Н. Краевская–Котляр. В середине 70–х Черных пытался опубликовать книгу в журнале «Наш современник», но редакция отказалась, а читавшие ее Ю. Черниченко, Д. Сергеев и др. рекомендовали спрятать книгу(15).

Судьба Товарищества произвела большое впечатление на многих студентов университета. Возникший в 1983 году на филфаке журнал «Свеча» планировался как продолжатель дела Товарищества. Один из выпускников исторического факультета написал несколько лет спустя стихотворение, в котором были такие строки:

И хлещешь водку в келье институтской,
Пытаясь разобраться сам в себе.
А «Общество Вампилова» в Иркутске
Таскают на допросы в КГБ.

Он получил по ст. 190 УК РСФСР пять лет лагерей и три года ссылки. Кэгэбэшники, старательно уничтожавшие все книги, имевшие отношение к "Товариществу" (в том числе и сочинения педагога Януша Корчака) упустили некоторое количество экземпляров, хранящихся ныне у Геннадия Хороших, уполномоченного по правам человека при губернаторе Иркутской области. Хороших, личный друг Черных, сделал многое, чтобы деятельность "вампиловцев" не была забыта, им написаны несколько статей, опубликованных в разные годы в газете "Советская молодежь".

Во Всеобщей декларации прав человека статья 19 предусматривает "право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждении и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ". Если исходить из того, что этот документ был принят с участием СССР и его исполнение было обязательно для всех государственных учреждений, то закон нарушили не самиздатчики, a те, кто их преследовал. Жестокость расправы была совершенно непонятна участникам «Товарищества» ни тогда, ни — судя по их воспоминаниям — сейчас. Правду, разумеется, знают сотрудники КГБ, мы же можем делать предположения. И весьма вероятно, что иркутским "чекистам" накручивали хвост московские начальники, которые вот только что, в 1979 году, имели печальный опыт борьбы с таким же откровенно неподпольным и при этом абсолютно несоветским альманахом "Метрополь". Тогда дело закончилось исключением двух участников (Ерофеева и Попова) из Союза писателей, эмиграцией Василия Аксенова, добровольным выходом из СП СССР еще нескольких Участников, но главное — были сделаны "оргвыводы". Малейшие проявления инакомыслия подавлялись самым беспощадным образом, благо схема изготовления дел по ст.190 УК РСФСР, карающей за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, была отработана.

В Иркутске по этой статье и именно за самиздат был осужден 26 августа 1983 года Сергей Боровский, в то время работавший механиком рефрижераторной секции на станции Иркутск-Сортировочный. В тексте приговора написано буквально следующее: «В августе-ноябре 1982 года Боровский изготовил машинописный текст "Политические принципы либеральных демократов", в котором проводил мысль об антинародной сущности социалистического государства, заведомо ложно утверждал, что КПСС и Советское государство проводят политику "варварского шовинизма" против инакомыслящих, что в нашей стране «инспирируются» уголовные дела, допускаются злоупотребления в области психиатрии. В период июля-августа 1982 года в г. Иркутске и в августе-ноябре того же года в поездке по указанному выше маршруту изготовил машинописный текст, без названия, начинающийся словами "Вот говорят: антимир, антимир...".

Такие "философские" тексты в определенные моменты составляли значительную часть самиздата. Необходимое условие, без которого даже советскому суду трудно было осудить инакомыслящего: распространение. Боровский по каким-то причинам совершенно не скрывал свои взгляды, в приговоре перечислено десятка полтора фамилий его собеседников и тех, кому он давал читать свои трактаты. Все эти люди потом пошли по делу свидетелями. На суде Боровский признал, что именно он является автором этик текстов, но категорически отрицал утверждения суда о лживом и клеветническом характере сочинений. Суд оценил упрямство подсудимого в два года лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима. Должного эффекта на осужденного это не произвело, и c началом перестройки он снова включился в общественно-политическую жизнь, в течение некоторого времени даже возглавлял Иркутскую организацию конституционно-демократической партии.

Первый номер альманаха «СВЕЧА» вышел в декабре 1983 года («подписано к выходу 30.11.83»), а подготовка началась еще в апреле, сразу после суда над «вампиловцами». Инициатива исходила от кружка студентов, слышавших отдаленный «звон» об «Архивариусе», но даже не державших в руках ни одного номера. Это начинание было поддержано Подшиваловым и Переваловым. Активными участниками проекта были В. Симиненко (позднее — генеральный директор ООО «СМ — Номер один»), П. Мигалев (в то время — студент второго курса, сейчас сотрудник газеты «СМ — Номер один»), С. Нечаев, И. Черток, Е. Веселкова (редактор «Что Почем — Свежая»). Сохранились по одному экземпляру №№1 и 2.

Название было взято из песни А. Макаревича. В первом же номере обращение к читателям начинается дерзкими словами: «Вы держите в руках первый номер очередного самиздатовского альманаха. Подобные издания получили в наше время широкое распространение. ...Наша главная задача — объединить литературные силы нашего факультета». Пять экземпляров (столько брала за одну закладку купленная в складчину пишущая машинка(17) первого номера, перепечатанные Еленой Веселковой, были поделены между преподавателями филфака, выразившими недоумение по поводу этой неуместной смелости. Негативно было оценено и то, что материалы подписывались псевдонимами.

Содержание №1:

Обращение к читателям.
ПОЭЗИЯ
Игорь Перевалов «Наедине с судьбой».
ПРОЗА
Семен Маренин «Краткое жизнеописание».
Михаил Дронов «Картинки осени».
ПОЭЗИЯ
Егор Карымский «С чужого голоса».
СТРАНИЦЫ МИНУВШЕГО
И. Черный «На пороге вечности».
ДАВАЙТЕ УЛЫБНЕМСЯ
Игорь Перевалов «Совсем коротко. Стихи».
Н. Брюнет, Бели–Бердинова «Пародии».
С. Маренин «Мой младший брат».
Н. Брюнет «Улыбки судьбы».

Сомнительным с точки зрения господствующей идеологии был рассказ о Кропоткине, в котором упоминается встреча мятежного князя с Махно. Весьма вызывающим было стихотворение Егора Карымского «В трамвае»:

А читали, к примеру, вы в «Правде» статью:
Как не стало с поляками сладу
«Солидарность» там наши прижали к ногтю
Ну и правильно, так ей и надо.
Я, минуя их всех, непосредственно к вам
Обращаюсь, товарищ Андропов.
Чтобы вы, с вами Рейган, китайский премьер
(Как зовут там его, не упомню)
Собрались. На троих. По сто семьдесят грамм.
В этом деле привычные все мы.
Ну, набили друг друга чуток по мордам:
Вот и все мировые проблемы...

В том же духе и шутка Игоря Перевалова: «Мы пойдем своим путем!» — сказал паровоз и сошел с рельсов». А ведь любой советский школьник знал, кто первым пошел другим путем.

Редакция словно не хотела понимать, что напрашивается на неприятности. Второй номер вышел уже как журнал литературного объединения (а в Советском Союзе со сталинских времен не было ничего хуже группы) через две недели после первого тиражом три экземпляра. Были созданы отделы: прозы (Подшивалов И.Ю.), поэзии (Перевалов И.О.), критики (Дронов М.Ю.), сатиры и юмора (Нечаев С.Т.), писем (Веселкова Е. — отдел не получил ни одного письма).

Во вступлении редакция извинилась за низкое качество первого номера и обещала обращать больше внимания на стилистику публикуемого. В рубрике «Наш календарь» — неподписанная статья к третьей годовщине со дня смерти Джона Леннона и несколько его стихотворений, перепечатанных из журнала «Иностранная литература». Стихи и рассказы (С. Маренин «Пальто», П. Васильев «Притча», М. Дронов «Нерешенные проблемы», сценарий Р. Адраняна «Человек пропал») действительно более аккуратны и не столь вызывающи, как в номере первом. Но опять — завершается номер большими рассказами И. Черного о русских участниках Парижской Коммуны и Бакунине, звучат непопулярные среди советских историков имена. Видно было, что это уже не студенческая работа, это именно попытка распространения неких взглядов, целенаправленное действие. Недаром и в журнале эти материалы стоят особняком. И в то же время — заметна спешка, в которой готовился номер: эссе Подшивалова перепечатаны из «Архивариуса», материалы о Ленноне — из официального издания, 12 страница в сохранившемся экземпляре отсутствует...

Третий — и последний — номер вышел в начале марта 1984 года. Примечательный факт: в первый номер были включены все принесенные материалы; для второго номера отбирали только то, что прошло через обсуждение в редакции (высказывались пожелания по исправлению недостатков и — как правило, — эти поправки принимались); третий номер редактировал уже лично Подшивалов.

Это было связано и с тем, что вокруг альманаха сгущались тучи, и с тем, что Подшивалов готовил дипломную работу, а у остальных близилась сессия. В марте к журналу были приставлены кураторы из числа преподавателей, а в апреле декан факультета сообщила Подшивалову, что изданием интересуется КГБ. Несколько бывших сотрудников были лишены стипендий «за несдачу Ленинского зачета», а Подшивалову защиту перенесли на осень. 1 июля в «Восточно–сибирской правде» было опубликовано выступление полковника КГБ Лапина, осудившего позицию деканата и партбюро филфака, допустивших создание трех номеров «Свечи». После военных сборов — откуда Подшивалов вернулся со стандартной характеристикой «делу КПСС и советского правительства предан. Политику партии понимает верно» — декан заявила, что защиты осенью не будет, ее перенесут на следующее лето, а осенью Подшивалова призовут в армию. По совету юрисконсульта редактор злосчастной «Свечи» пошел в КГБ и в разговоре с куратором университета выяснил, что сотрудникам КГБ не чуждо общее советское разгильдяйство: капитан написал заключение об антисоветском характере альманаха, не читая ни одного рассказа, ни одного эссе или стихотворения. Компенсируя нанесенный ущерб, куратор оказал некоторое давление на университет и после личного вмешательства ректора Подшивалов защитился 30 октября 1984 года... История имела продолжение в виде допросов сотрудниками особого отдела Владимира Симиненко во время его службы в армии. Интересную версию происходивших на факультете событий изложил Михаил Дронов: «Теперь, полтора десятка лет спустя, понятно, что большинство этих милых и абсолютно беззащитных людей — наших преподавателей — втайне нам сочувствовало. И, стремясь сделать последствия скандала минимальными, они тихо саботировали желание парткома устроить громкий «политический процесс».

Так вот, преподаватели — филологи и журналисты — явно вступили в молчаливый сговор и тихо потопили скандал в пустопорожней болтовне, преподав нам урок не только совкового конформизма, но и нормальной науки выживания. (Можно представить, какая экзекуция ожидала бы гнездо талантов — филфак, решись они публично вступиться за «свободу слова». И это при том, что наверняка у каждого дома на дальней полке был припрятан новомировский «Один день Ивана Денисовича»...) В общем, все ограничилось публичной поркой.

Последствий не было».

В 1990 году полковник КГБ Ю. Гуртовой сказал в интервью: «Когда можно было избегнуть привлечения к ответственности, мы избегали. Многих из тех, кто читал Солженицына, мы даже не профилактировали, хотя знали об этих людях». Казалось бы, это подтверждает предположения Дронова, но вот дальше Гуртовой говорит: «Мы предоставляли информацию не для того, чтобы карать, а чтобы обратить внимание. Но система была карательной, и администрация шла по привычному пути... Лучше выкинуть, и пусть живет как хочет. Мы всегда были против таких мер, так как знали, что они окончательно толкнут человека в лагерь оппозиционеров»(18). То есть КГБ в отдельных случаях не снисходил до таких «мелочей» как собственноручная расправа с инакомыслящим. Но, передав его судьбу в руки деканата или особого отдела воинской части, комитет продолжал следить за человеком еще долгие годы и оставлял в покое только в том случае, если человек полностью отходил от общественной деятельности.

Есть свидетельства, что вскоре после «разгрома» «Свечи» студент–первокурсник Широглазов (сейчас живет и работает в городе Череповце) предпринял попытку продолжить дело самиздата в новых условиях подозрительности и повышенной готовности администрации к скорейшему подавлению всех самостоятельных инициатив. Журнал выходил в условиях строжайшей конспирации, тиражом один экземпляр и назывался «ПОДСВЕЧНИК». Эпиграфом ко всему изданию стала фраза: «СВЕЧА» сгорела потому, что не было подсвечника».